Ты часто мне снишься. Сон очень четкий, все в нем связано одно с другим; ты все время отчаянно меня ищешь. Мы находимся в каком-то лабиринте, и ты где-то совсем рядом со мной. «Ну, еще чуть-чуть! Я здесь!» – хочу громко закричать я. Стоит тебе добраться до меня и крепко прижать к себе, как кошмару придет конец и все вернется на круги своя. Но я никак не могу издать этот крик, как бы ни старалась. В темноте ты не замечаешь меня, проходишь мимо и пропадаешь куда-то. Сон всегда один и тот же, однако он поддерживает меня, подбадривает. Я хотя бы не потеряла способность видеть сны. Брату оказалось не под силу лишить меня этой способности. Я чувствовала, как ты изо всех сил стараешься приблизиться ко мне, надеялась, что ты сумеешь отыскать меня, обнимешь крепко, стряхнешь прилипшую ко мне грязь и навсегда вызволишь меня из этого плена. Думала: может быть, ты снимешь с меня проклятие и поставишь пломбу – чтобы настоящая я больше никуда не ушла. Благодаря этому я могла поддерживать в холодном, лишенном выхода мраке слабый огонек надежды, сохранять свой еле слышный голос.

Сегодня после обеда я получила пароль доступа к этому компьютеру. Кто-то прислал его экспресс-почтой. С паролем я смогу отправить тебе это сообщение с компьютера в офисе брата. Надеюсь, оно дойдет до тебя.

Времени больше нет. Такси ждет на улице. Я еду в больницу, чтобы убить своего брата и понести наказание. Странно, но я больше не испытываю к нему ненависти. Просто спокойно размышляю о том, что мне нужно вычеркнуть его из списка живущих на этом свете. Я должна это сделать – и ради него самого в том числе. Сделать во что бы то ни стало, чтобы жизнь моя приобрела смысл.

Присматривай за котом. Как я рада, что он вернулся! Макрель! Здорово ты его назвал. Ведь он – вроде нашего символа, знак того доброго, что было между мною и тобой. Не надо было нам терять его тогда.

Больше писать не могу. До свидания».

41. До свидания

– Жаль, что я не могу показать тебе своих уток, Заводная Птица. – В голосе Мэй Касахары звучало неподдельное сожаление.

Мы сидели у пруда, глядя на покрывший его толстым слоем белый лед. Пруд был большой, и его ледяное зеркало сплошь исчиркали лезвия коньков. Дело было после обеда, в понедельник. Мэй специально для меня взяла отгул. Я собирался приехать в воскресенье, но из-за аварии на железной дороге задержался на день. Мэй куталась в подбитое мехом пальто, на голове – ярко-голубая шерстяная шапочка с вышитым белой шерстью геометрическим узором и круглым помпоном на макушке. Она связала ее сама и обещала к следующей зиме сделать такую же и для меня. Щеки ее раскраснелись, глаза были ясные и прозрачные, как воздух. Я порадовался за нее: девчонке семнадцать, и у нее все впереди.

– Пруд замерз, и утиная братия в полном составе перекочевала куда-то. Тебе бы они обязательно понравились, Заводная Птица. Приезжай сюда опять весной. Я вас познакомлю.

Я улыбнулся. Мое байковое пальто грело слабо, шея до самых щек была обмотана шарфом, руки прятались в карманах. В лесу холод пробирал до костей. Земля была покрыта панцирем из слежавшегося снега, и кроссовки забавно скользили по нему. Надо было купить специальные ботинки на нескользящей подошве.

– Значит, ты собираешься еще здесь побыть? – спросил я.

– Да, наверное. Пройдет время, и может, меня опять в школу потянет. Или нет. А то возьму и замуж за кого-нибудь выйду… Но это вряд ли. – Мэй рассмеялась, изо рта у нее вырвалось облачко белого пара. – Все равно, поживу здесь еще немного. Мне надо время, чтобы подумать. О том, что хочу, куда хочу поехать. Надо не спеша все обдумать.

Я кивнул:

– Может, так и надо.

– А ты, Заводная Птица, думал в мои годы о таких вещах?

– Да как сказать? Если по правде, так серьезно – вряд ли. Разве только самую малость. А чтобы глубоко копаться… Нет, не помню. Кажется, я просто считал, что если жить обыкновенно, то все будет нормально само собой. Но, похоже, из этого ничего не вышло. К сожалению.

Мэй спокойно посмотрела мне в глаза и положила руки в перчатках на колено.

– Выходит, под залог Кумико-сан не выпустили?

– Она отказалась выходить под залог, – объяснил я. – Боится, что на нее сразу все навалятся, суета начнется, поэтому предпочитает оставаться в тюрьме, в тишине и покое. И со мной не хочет встречаться. Вообще никого видеть не желает, пока все не уляжется.

– А когда суд?

– Где-то весной. Кумико вину признает и готова принять любое решение. Суд, очевидно, надолго не затянется. Есть неплохой шанс, что приговор будет условным, а если ее и осудят, то срок дадут небольшой.

Мэй подняла валявшийся под ногами камень и метнула его в пруд, целя в середину. Он со стуком запрыгал по льду к противоположному берегу.

– Будешь сидеть дома и ждать, когда вернется Кумико-сан?

Я утвердительно мотнул головой.

– Это хорошо… Да?

От моего рта тоже поднялось большое белое облако:

– Не знаю. Просто в конечном счете так получилось.

«А ведь могло быть куда хуже», – подумал я.

Вдалеке, в лесу, обступившем со всех сторон пруд, закричала птица. Я поднял голову, глянул по сторонам, но крик больше не повторился. Никого вокруг. Только где-то сухо долбил дерево дятел.

– Если у нас с Кумико будет ребенок, я назову его Корсика, – проговорил я.

– Классное имя! – сказала Мэй Касахара.

Мы шли по лесу рука об руку. Мэй сняла правую перчатку и засунула руку в карман моего пальто. Она напомнила мне Кумико – та тоже часто так делала, когда зимой мы ходили с ней гулять. В холодный день делили на двоих один карман. Я пожал в кармане руку Мэй, маленькую и теплую, как одинокая замкнутая душа.

– Заводная Птица! Все небось думают, что мы любовники.

– Может быть, – ответил я.

– А ты все мои письма читал?

– Твои письма? – не понял я. – Извини, но я ни одного письма от тебя не получал. О тебе ничего не было слышно, вот я позвонил твоей матери, и она дала этот адрес и телефон. Ради этого пришлось всякую чушь нести, врать что-то.

– Ну и дела! Куда же они все делись? Я же, наверное, штук пятьсот писем тебе написала, – закатив глаза, заявила Мэй.

Вечером она поехала провожать меня на станцию. На автобусе мы добрались до городка, съели пиццу в ресторанчике рядом со станцией и стали ждать, когда появится дизель-электровоз с прицепленными к нему тремя вагонами. В зале ожидания стояла большая, раскаленная докрасна печь, вокруг которой толкались два-три человека. Но мы туда не пошли и стояли вдвоем на стылой платформе. В небе висел обледеневший зимний месяц, его острый, резко очерченный контур напомнил мне китайский меч. Стоя под луной, Мэй поднялась на цыпочки и едва ощутимо поцеловала меня в правую щеку. Я почувствовал ее холодные тонкие губы на том самом месте, где прежде было родимое пятно.

– До свидания, Заводная Птица! – прошептала она. – Спасибо, что специально приехал сюда ко мне.

Не вынимая рук из карманов, я стоял и смотрел на нее. Надо было что-то сказать, но подходящих слов не находилось.

Когда подошел поезд, Мэй стянула с головы шапочку, отступила на шаг и сказала:

– Если с тобой что-нибудь случится, Заводная Птица, просто громко позови меня. Хорошо? Меня и утиный народец.

– До свидания, Мэй Касахара.