Повернувшись, я почувствовал, что во внутреннем кармане куртки что-то лежит. Ага – конверт, что передал мне парень при расставании. Я совсем забыл про него. Обыкновенный белый конверт, – правда, куда тяжелее, чем кажется с виду. Не просто увесистый, а наполненный какой-то необычной тяжестью. Будто что-то массивное сидело внутри конверта, затаив дыхание. После недолгих колебаний я вскрыл его – все равно это пришлось бы сделать рано или поздно. В конверте оказалась пачка аккуратно сложенных купюр по десять тысяч иен, новеньких, без единого сгиба. Из-за этого они казались ненастоящими, хотя у меня не было причин сомневаться в их подлинности. Двадцать банкнот. Для пущей уверенности я пересчитал еще раз. Все правильно, двадцать – двести тысяч иен.
Я положил деньги обратно в конверт и запихал в карман. Взял со стола вилку и бессмысленно принялся рассматривать ее. Первое, что пришло в голову: куплю-ка я на них новые ботинки. Сейчас они нужны мне больше всего. Расплатившись по счету, я вышел из кафе и направился в большой обувной магазин, здесь же, на Синдзюку-дори. Не глядя на цену, выбрал самые простые кроссовки синего цвета, сказал продавцу свой размер.
– Если подойдут, прямо в них и пойду.
Средних лет продавец (а может, и хозяин магазина) ловко продел в кроссовки белые шнурки и поинтересовался:
– А что будем делать со старыми?
Я ответил, что тапочки можно выбросить, но потом передумал и сказал, что заберу с собой.
– Старая добрая обувь, пусть даже малость поношенная, очень даже может пригодиться, – проговорил продавец, приятно улыбнувшись с таким видом, точно хотел сказать, что такая рухлядь для него – картина привычная. Запихал мои теннисные тапочки в коробку из-под новых кроссовок и положил в бумажный пакет с ручками. Тапочки лежали в коробке как два маленьких мертвых зверька. Я отдал за покупку новенькую банкноту в десять тысяч, а на сдачу получил несколько неновых тысячеиеновых бумажек. Держа пакет со старыми тапочками, сел в поезд на линии Одакю и поехал домой. Смешавшись с ехавшими с работы пассажирами, я вцепился в поручень и думал о том, сколько обновок мне сегодня перепало – новые трусы, новая майка, новая обувь.
Дома я, как обычно, сел в кухне за стол, поставил перед собой бутылку пива и стал слушать по радио музыку. А потом захотелось с кем-нибудь поговорить. О погоде, о глупости правительства – о чем угодно. Только бы говорить – но с кем? К сожалению, собеседников у меня не было. Даже кот – и тот пропал.
На следующее утро за бритьем я, как всегда, изучал в ванной в зеркале пятно на лице. Никаких изменений. Устроившись на веранде, я впервые после долгого перерыва принялся разглядывать наш маленький сад – и провел весь день в полном безделье. Утро стояло прекрасное, ему на смену пришел такой же замечательный день. Была ранняя весна; легкий ветерок еле слышно шелестел листьями деревьев.
Я достал из кармана куртки конверт с девятнадцатью десятитысячными купюрами и положил его в ящик стола, ощутив в руке загадочную тяжесть, содержавшую некий непонятный мне смысл. Что-то все это напоминает. Весьма и весьма. Не сводя глаз с лежавшего в ящике конверта, я пытался вспомнить, что же именно. Напрасно.
Задвинув ящик, я пошел на кухню, приготовил чай и стал пить, стоя перед мойкой. И тут вспомнил. То, чем я вчера занимался, удивительно походило на работу девушек по вызову, о которой рассказывала Крита Кано. Приходишь куда тебе говорят, спишь с незнакомым человеком, получаешь вознаграждение. Правда, с той женщиной я не спал (только кончил, даже штанов не снимая), но, по большому счету, – то же самое. Мне нужно много денег, и чтобы получить их, я предлагаю свое тело другому человеку. Я пил чай и думал об этом. Вдалеке залаяла собака. Потом прогудел винтовой самолет. Порядка в мыслях по-прежнему не было. Я вернулся на веранду и снова стал смотреть на залитый светом дня сад. Когда это надоело, перевел взгляд на ладони. Надо же: я сделался проституткой! Кто бы мог подумать, что я буду торговать своим телом? И что в первую очередь куплю на эти деньги новые кроссовки?
Я решил подышать воздухом и сходить куда-нибудь недалеко за покупками. Надел новые кроссовки, вышел на улицу. Казалось, обувь сделала меня новым человеком – совсем не таким, каким я был прежде. Немножко по-другому выглядели улицы, лица прохожих. В ближайшем супермаркете я купил овощи, яйца, молоко, рыбу и кофе в зернах, расплатившись полученной вчера вечером в обувном магазине сдачей. Хотелось откровенно рассказать сидевшей за кассой круглолицей женщине средних лет, что эти деньги я заработал вчера продажей своего тела. И получил за это двести тысяч иен. Двести тысяч! В юридической фирме, где я раньше работал, надо каждый день горбатиться до полусмерти целый месяц, чтобы тебе заплатили чуть больше ста пятидесяти. Вот что хотелось ей поведать, но я, конечно, промолчал. Только отдал деньги и забрал бумажный пакет с продуктами.
Одно ясно: окружающий мир пришел в движение, говорил я себе, шагая с пакетом в руках. Теперь надо только держаться покрепче, чтобы не вылететь из седла. Удержусь – может, и смогу прийти куда-нибудь. В любом случае это будет совсем другое место – не то, где я нахожусь сейчас.
Предчувствие не обмануло. Дома меня встретил кот. Только я открыл входную дверь, как он, держа трубой слегка загнутый на кончике хвост, вышел навстречу, громко мяукая, словно жаловался на мое долгое отсутствие. Да, это был Нобору Ватая, без вести пропавший почти год назад. Я поставил пакет с продуктами и подхватил кота на руки.
7. Напряги извилины – и догадаешься
(Рассуждения Мэй Касахары. Часть 2)
«Привет, Заводная Птица!
Ты, наверное, думаешь, что я сижу сейчас в классе перед раскрытым учебником и что-нибудь зубрю, как обыкновенная школьница. Когда мы встретились с тобой в последний раз, я сама тебе сказала, что перехожу в другую школу, так что ничего удивительного нет, если ты так подумал. Я ведь и вправду пошла в школу, далеко-далеко отсюда. Это такой частный пансион для девочек. Клевое местечко: комнаты как в гостинице – чистые, в общем, что надо; буфет – ешь что хочешь, на выбор; теннисные корты, большой бассейн – все новенькое, все сверкает. Ну и плата, конечно, по высшему разряду. Короче, местечко для богатеньких дочек. Но не для простых, а с проблемами. Понимаешь, что это такое? Лесная школа высшей категории в горах. Обнесена высоченной стеной, а на ней – колючая проволока. Здоровенные металлические ворота – Годзилла и тот не вышибет, охранники – как роботы, караулят по сменам, круглые сутки. Главное для них – не посторонних не пустить, а никого наружу не выпустить.
Ты спросишь: «Но если ты знала, что это за место, зачем туда поехала? Не надо было». Все правильно. Но, сказать по правде, у меня не оставалось выбора. Со мной всегда куча проблем, и ни одна школа, кроме этой, не соглашалась взять меня к себе. Тут самые добренькие нашлись. А мне хотелось как-нибудь вырваться из дома, вот я и решила: «Ладно! Место, конечно, жуткое, но что делать? Поеду пока, а там посмотрим». Но там такой мрак оказался! Вот говорят: «кошмар, кошмар», но это хуже любого кошмара. Мне там все время снилась всякая чертовщина. Открываю глаза вся в поту и думаю: «Уж лучше не просыпаться». Потому что мои сны-ужастики во много раз лучше того, что наяву происходило. Ты меня понимаешь, Заводная Птица? Случалось тебе когда-нибудь попадать в такую засаду, а?
В общем, просидела я полгода в этом хай-класс-отеле (он же тюрьма, он же лесная школа), а когда приехала весной на каникулы, так прямо предкам и объявила: если мне опять туда ехать, тогда все – я руки на себя наложу. Затолкаю себе в глотку три ватных тампона и выпью ведро воды; вены на руках перережу; сигану со школьной крыши вниз головой. На полном серьезе предупредила, без шуток. У моих предков на двоих воображения – как у лягушки, не больше, но жизненный опыт помог – до них дошло, что я их на испуг не беру, раз сказала – значит, так и будет.