Но, по правде сказать, Окада-сан, – а вам я всегда как на духу – даже мне непонятно, чем вы здесь занимаетесь. Люди, которые к вам приходят, платят порядочные деньги. Это точно. Значит, вы для них делаете что-то такое, что стоит этих денег, что-то для них важное. Это ясно как божий день. Однако что конкретно вы делаете и почему так прикипели к этому участку, никак понять не могу. Вот что самое главное в этой истории. Но оно так ловко запрятано, что ничего не разберешь. Точно глядишь на таблички, которые перед тобой раскладывает гадальщик. Это-то меня и беспокоит.
– А значит, и Нобору Ватая тоже, – сказал я.
Вместо ответа Усикава принялся теребить себя за остававшиеся над ушами редкие клочки волос.
– Только между нами, Окада-сан, вы меня в самом деле восхищаете, – проговорил он наконец. – Правда-правда. Это не лесть. Я вот что скажу: вы, в сущности, самый обыкновенный человек. А уж если совсем откровенно, в вас вообще ничего такого нет. Извините, что так говорю, не подумайте плохого. Это же на самом деле так, в глазах общественности, так сказать, – вы никто. Но когда мы с вами встречаемся, разговариваем вот так по-простому, лицом к лицу, я под впечатлением. Это ж надо! Вы Ватая-сэнсэя до трясучки доводите. Вот меня и послали как почтового голубя – на переговоры. Да! Обычному человеку такое не под силу.
Вы мне нравитесь, Окада-сан. Честное слово! Субъект я, конечно, неприятный, что говорить. Барахло! Но в таких вещах врать не стану. Вы для меня – человек не посторонний. Вот я, если посмотреть, совсем никудышный тип. Куда мне до вас! Малограмотный, невоспитанный коротышка. Мой папаша делал татами в Фунабаси, еще тот был алкаш. Ребенком я очень хотел, чтобы он умер поскорее, что он и сделал, – уж не знаю, хорошо это или плохо. А потом была нужда, классическая, так сказать, как в книжках. Мне из детства и вспомнить нечего. Хоть бы родители слово доброе сказали! Вот я с рельсов и съехал. Школу кое-как закончил, а дальше жизнь учила. Все больше темными тропками пробирался, в обход. Жил своей головой, какая ни есть. Вот почему я терпеть не могу это высшее общество, чиновников разных. Какое «не люблю» – ненавижу. И дверь им в общество открыта – пожалуйста, входите, – и жены у них красавицы, и все у них замечательно. Мне нравятся такие, как вы, Окада-сан. Толковые люди, способные.
Усикава чиркнул спичкой и закурил новую сигарету.
– И все же, Окада-сан, вечно это продолжаться не может. Вы ведь все равно свалитесь, рано или поздно. Нет таких, кто бы не падал. С точки зрения истории эволюции человек только-только встал на две ноги, научился ходить и сразу стал забивать себе голову всякой мудростью. Так что, Окада-сан, и вы споткнетесь, будьте уверены. Тем более что в мире, с которым вы связались, все сгорают, как мотыльки. В нем слишком много намешано. Он весь из головоломок. Я кручусь в этом мире с того времени, когда дядюшка Ватая-сэнсэя был в самой силе. А теперь всем его наследством распоряжается сэнсэй. До этого я опасными делами занимался. Продолжал бы в том же духе – сидел бы сейчас в тюрьме, а то и сдох бы где-нибудь. Я не преувеличиваю. На мое счастье, старый сэнсэй меня подобрал. Так что мои маленькие глазки всякое повидали. В этом мире всем крепко достается – и лохам, и тем, кто пошустрее, и сильным, и слабым. Никто на ногах удержаться не может. Поэтому все хотят подстраховаться. И мелкие сошки, вроде меня, тоже. Хоть упадешь, но жив останешься. Но если ты сам по себе, одиночка, тогда – конец. Свалишься и все – аут! Больше не поднимешься. Кранты.
И вы, Окада-сан, – может, не надо вам это говорить – тоже скоро под откос покатитесь. Сто процентов. Так в моей книжке написано. Через две-три страницы, большими черными буквами: «Тору Окаде скоро каюк». Точно. Я не пугаю, нет. Просто у меня об этом мире информация точнее, чем в прогнозе погоды по телевизору. Я вот что хочу сказать: пришло вам время из игры выходить.
Усикава умолк, посмотрел на меня и продолжал:
– Знаете что, Окада-сан? Давайте-ка бросим взаимные подозрения и поговорим о деле… Предисловие длинноватое получилось, так что перехожу к предложению, с которым пришел.
Усикава положил руки на стол и быстро облизал губы кончиком языка.
– Итак, Окада-сан, я сказал, что вам лучше развязаться с этим участком и бросить это дело. Хотя, может, вы и рады бы, да ситуация не позволяет. Может, у вас какие-то обстоятельства и вы ничего не можете сделать, пока долг не вернете.
Он сделал паузу и искательно заглянул мне в глаза.
– Если проблема в деньгах – пожалуйста, у нас есть. Скажите: «Мне нужно восемьдесят миллионов», – и они у вас будут. Восемь тысяч бумажек по десять тысяч иен. Вы расплачиваетесь с долгом, а остаток кладете в карман. Все шито-крыто, и вы свободный человек. Ну как? Здорово, правда?
– Тогда участок и дом перейдут к Нобору Ватая? Так?
– Наверное. Думаю, так и получится. Хотя еще предстоят всякие мудреные формальности…
Немного поразмыслив, я сказал:
– Послушайте! Что-то я не пойму. Зачем Нобору Ватая все это? Почему он хочет выжить меня с этого участка? Что с участком и домом делать собирается?
Усикава осторожно провел ладонью по щеке.
– Нет-нет, Окада-сан. Об этом я абсолютно ничего не знаю. Я же с самого начала вам сказал: «Я всего-навсего глупый почтовый голубок». Что хозяин скажет, то я и делаю. А поручения по большей части хлопотные, должен сказать. В детстве я читал книжку про Аладдина и волшебную лампу и очень джинну сочувствовал – уж так его заездили. И не думал, что вырасту и окажусь на его месте. Тяжелый случай. Ну да ладно. У меня задание – передать предложение от Ватая-сэнсэя, и я его выполнил. А там уж ваше дело. Что скажете? С каким ответом мне возвращаться?
Я не ответил.
– Конечно, вам нужно подумать. Нет проблем. У вас есть время. Прямо сейчас ничего решать не надо. Я бы с радостью сказал: «Думайте сколько хотите, не торопитесь», – но, по правде сказать, нет у нас такой возможности. Послушайте, Окада-сан, моего совета. Такие щедрые предложения на столе долго не лежат. Может статься, обернетесь на секундочку – глянь, ан и нет ничего. Испарилось, как влага на запотевшем стекле. Думайте хорошенько – и побыстрее. Неплохое же предложение. Хорошо?
Усикава вздохнул и посмотрел на часы.
– Ай-ай-ай, мне пора. Опять я у вас засиделся. Спасибо, что пивком угостили. Снова я почти все время один говорил. Ни стыда, ни совести. Не подумайте, что оправдываюсь, но у вас я себя прямо как дома чувствую. Уж очень уютно.
Усикава поднялся, поставил в мойку стакан, пивную бутылку и пепельницу.
– Скоро я опять позвоню, Окада-сан. Надо кое-что подготовить, чтоб вы с Кумико-сан пообщались. Я же обещал. Желаю всего хорошо.
Когда Усикава убрался восвояси, я открыл окно, чтобы выветрился повисший в помещении табачный дым. Налил воды в стакан, выпил и, усевшись на диван, посадил на колени Макрель. В уме нарисовалась картина: Усикава, выйдя от меня, тут же скинул свой маскарад и побежал к Нобору Ватая. Какая чушь в голову лезет!
18. «Примерочная»
•
Замена
Мускатный Орех ничего не знала о женщинах, которые к ней приходили. Они о себе не рассказывали, а сама она не спрашивала. Имена, которыми женщины назывались, совершенно очевидно были вымышленными. Однако вокруг них витала особая аура – смесь денег и власти. Они совершенно этого не показывали, но по одежде и манере одеваться Мускатный Орех сразу могла сказать, к каким слоям общества они принадлежат.
Мускатный Орех арендовала помещение в офисном здании на Акасаке. Большинство клиентов сверхчувствительно относились к своей частной жизни, поэтому место и само здание она старалась выбрать как можно неприметнее. После долгих размышлений решили устроить в снятом помещении ателье мод. Раньше Мускатный Орех была модельером, и никто ничего не заподозрил бы в том, что к ней наведывается много заказчиц. Тем более что всем посетительницам было от тридцати до пятидесяти, а это возраст, в котором женщины шьют себе наряды у дорогих портных. Мускатный Орех развесила в ателье образцы одежды, разложила эскизы, выкройки, журналы мод, завела портновский инструмент, столы и манекены и для пущей убедительности даже кое-что скроила. В другой, небольшой комнате устроили примерочную. Посетительниц провожали туда, и Мускатный Орех устраивала им там «примерки».