– Тебе, наверное, приходилось слышать его имя, – говорила Мускатный Орех. – Хотя, сказать по правде, на две трети разработкой моделей занималась я. У мужа было много смелых, оригинальных идей с коммерческой начинкой, даже чересчур много, и моя работа заключалась в том, чтобы развивать их, придавать им форму. Хотя фирма наша росла, модельеров со стороны мы не брали. Помощников становилось все больше, но главная работа все равно ложилась на наши плечи. Мы хотели только одного – делать то, что нам нравится, не думая, для какого класса предназначена наша одежда. Не изучали рынок, не высчитывали себестоимость, не проводили совещаний – ничего этого у нас не было. Задумав какую-нибудь вещь, сразу принимались за нее, брали самое лучшее, что могли отыскать, и работали, работали, работали, не жалея времени. То, что другим удавалось одним махом, мы делали вдвое дольше. У них уходило три метра ткани, у нас – четыре. Мы дотошно проверяли каждую вещь, выходившую из наших рук, выпуская в продажу только то, что нам нравилось. Что не продавалось – выбрасывали. Никаких распродаж. Стоили наши вещи, конечно, дорого. Коллеги-конкуренты считали нас чудаками, думали, что у нас ничего не получится, но одежда, которую мы делали, стала одним из символов того времени, как картины Питера Макса и Вудсток, Твигги и фильм «Беспечный ездок». Какое удовольствие мы получали от работы! Могли позволить себе все, что угодно, – что и в голову никому не придет, – и от клиентов отбою не было. За спиной словно выросли большие крылья, и можно лететь куда захочешь.
Дела шли как по маслу, а они постепенно начали отдаляться друг от друга. Даже за работой рядом с мужем Мускатный Орех подчас не могла избавиться от ощущения, что сердцем он где-то далеко-далеко. Пропал прежний голодный блеск в его глазах, перестал прорываться наружу бешеный темперамент, хотя раньше, придись ему что-то не по вкусу, он запросто мог запустить любым попавшимся под руку предметом в первого встречного. Теперь он часто сидел с отсутствующим видом, глядя куда-то вдаль, погруженный в свои мысли. Они почти перестали разговаривать, обращаясь друг к другу только на работе. Все чаще муж не ночевал дома. Мускатный Орех догадывалась, что у него появились другие женщины, но не особенно переживала. С любовницами мужа она смирилась, ведь у них уже давно не было физической близости (главным образом из-за того, что она сама потеряла интерес к сексу).
Мужа убили в конце 1975 года. Тогда ей было сорок, а Корице только исполнилось одиннадцать. Искромсанное тело нашли в номере отеля на Акасаке. Труп в 11 часов утра обнаружила горничная, открывшая дверь своим ключом, чтобы убраться в номере. Ванная была буквально залита кровью, в теле почти ни капли не осталось. Сердце, желудок, печень, почки, поджелудочная железа исчезли без следа. Похоже, убийца вырезал внутренние органы, сложил их в пластиковый пакет или еще во что-нибудь и унес с собой. Отделенную от туловища голову поставил на крышку унитаза, повернув к двери лицом, на котором нож не оставил живого места. Преступник, видимо, сначала отрезал и изуродовал голову, а потом принялся за внутренности.
Чтобы извлечь органы из человека, нужны особо острые инструменты и специальная сноровка. Добираясь до них, убийца вырезал пилой несколько ребер, не пожалев времени на эту кровавую операцию. Никто не понимал, зачем ему это понадобилось.
Гостиничный портье вспомнил, что муж Мускатного Ореха зарегистрировался накануне около десяти вечера. С ним была женщина. Им дали номер на двенадцатом этаже. Из-за предновогодней горячки портье заметил только, что женщина, лет тридцати на вид, была красива, одета в красный плащ, невысока ростом, имела в руках только маленькую сумочку. На кровати обнаружили следы бурной ночи. Волоски и пятна спермы на простыне принадлежали мужу Мускатного Ореха. В номере нашли уйму отпечатков пальцев – их оказалось слишком много для того, чтобы начать серьезное расследование. В миниатюрном кожаном чемоданчике убитого лежала смена белья, туалетные принадлежности, папка с деловыми бумагами и какой-то журнал. Сто тысяч иен и кредитные карточки в бумажнике никто не тронул, зато пропала записная книжка, которая должна была быть при нем. Следов борьбы в номере не обнаружили.
Полиция проверила всех его знакомых, но женщины с приметами, описанными портье, среди них не оказалось. В ходе следствия всплыли имена нескольких женщин, но у всех было алиби, а оснований ненавидеть его или ревновать – никаких. Конечно, кое-кто из их круга – модельеров и дизайнеров – его не любил (такие люди имелись, все-таки мир, в котором они вращались, не отличался добротой и сердечностью), но не настолько, чтобы решиться отправить его на тот свет. Да и особой сноровкой, необходимой для того, чтобы извлечь из человека шесть важнейших органов, они не обладали.
Убили знаменитого модельера, об этом случае много писали в газетах и журналах, разразился изрядный скандал, но полиция, не желая привлекать лишнего внимания к столь экзотическому убийству, под каким-то техническим предлогом утаила информацию о том, что убийца унес с собой органы своей жертвы. Поговаривали, что и отель, где все произошло, – очень известный – приложил к этому руку, опасаясь широкой огласки и ущерба для своей репутации. В итоге объявили лишь о том, что муж Мускатного Ореха скончался от ран, нанесенных холодным оружием в одном из номеров отеля. Какое-то время после этого ходили слухи, что «здесь что-то не так», но на этом все кончилось. Несмотря на тщательное расследование, проведенное полицией, преступника так и не нашли, не удалось установить и мотивы убийства.
– А номер, где оно совершилось, наверное, опечатан до сих пор, – сказала Мускатный Орех.
На следующий год после убийства мужа, весной, Мускатный Орех продала их фирму одному крупному дому моделей. Продала все – магазины, весь товар, торговую марку. Когда адвокат, который вел переговоры о продаже, принес ей документы, она без слов поставила на них печать, едва взглянув на сумму контракта.
Расставшись с фирмой, она обнаружила, что ее страстное увлечение модой растаяло без следа. Бурный поток желания творить, в чем раньше она видела смысл жизни, высох как-то разом – весь, до последней капли. Редко-редко, откликаясь на чью-нибудь просьбу, она бралась за дизайнерскую работу и выполняла ее первоклассно, но радости от этого не испытывала. Работа напоминала безвкусную жвачку. Мускатному Ореху казалось, что они добрались и до нее, вынули все ее внутренности. Для тех, кто знал ее прежнюю энергию и оригинальный изобретательный талант, она была своего рода легендой. Заказы от таких людей шли непрерывно, однако Мускатный Орех почти всем отказывала. Исключение составляли случаи, когда отказаться было невозможно. По совету налогового бухгалтера деньги от продажи фирмы она вложила в акции и недвижимость, и ее состояние в годы экономического бума росло как на дрожжах.
Вскоре после продажи фирмы от сердечного приступа умерла мать Мускатного Ореха. Жарким августовским днем поливала тротуар у входа в дом, и вдруг ей стало плохо. Она прилегла, во сне сильно храпела – и не проснулась. Мускатный Орех и Корица остались вдвоем. После этого она год с лишним просидела дома, почти не выходя на улицу. День за днем проводила на диване, глядя в сад, словно хотела вернуть тишину и спокойствие, которых так не хватало в жизни. Она почти не ела, спала по десять часов в день. А Корица, который, будь у него все нормально, уже должен был ходить в средние классы, занимался вместо матери домашними делами, а в перерывах играл сонаты Моцарта и Гайдна, учил сразу несколько языков.
Этот тихий, похожий на пустое место год миновал, и Мускатный Орех вдруг совершенно случайно обнаружила, что обладает некими исключительными способностями – необыкновенным даром, о котором она и не подозревала. «Неужели это пришло вместо моей страстной тяги к моде, испарившейся без остатка?» – гадала она. Как бы то ни было, неожиданно обретенный дар стал ее новой профессией, хотя она к этому вовсе не стремилась.